«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

К.К. Кнопа. В имении Рихтера погромщики пытались поджечь дачи, на которых проживали русские подданные А.К. Граве и Ф. Феррейн, но прибывшие на место событий стражники прекратили беспорядки и изъяли награбленное. В Лосиноостровском поселке еще одной толпой манифестантов, состоящей из «приехавших с разными поездами из Москвы и частью местных крестьян и рабочих», были выбиты окна на даче русского подданного О. Штокмана, но погром быстро был пресечен уездной полицией, отобравшей у погромщиков национальные флаги и портрет великого князя Николая Николаевича. В имении русской подданной А.Р. Вогау в сельце Неклюдово толпа разгромила и подожгла дом, четыре дачи, конюшню, надворные постройки и скотный двор, причем скот был угнан.

В селе Всехсвятское, юго-восточная сторона которого граничила с Москвой, пострадали квартиры и движимое имущество русских подданных Н.Ф. Герлемана, А. Мецгера, О. Вестфаль и германских подданных В.Г. Крих и Г. Диснер. При этом, по сведениям Московского губернского жандармского управления, в толпе погромщиков были замечены нижние воинские чины, личности которых остались неустановленными. Неподалеку от Всехсвятского, в Серебряном Бору, была разгромлена дача русского подданного А.А. Камина, но попытка поджечь деревянные строения была вовремя пресечена местной полицией. От немецких погромов в Московском уезде пострадали также имения Р.А. Леман в деревне Ивановская и баронесс С.И. и Л.И. Кноп в селе Волынском, где было сожжено семь дач и разгромлено имущество русских и германских подданных, четыре дачи в имении Софьино и Немчиновском поселке, две дачи в поселке Александровском.

К утру 30 мая около села Архангельское образовалась толпа, «частью из местных крестьян и частью из рассеянных по лесам участников погрома 29 мая», которая разгромила имение бывшего германского подданного М.Ф. Марка и пять дач, в том числе снятую на лето секретарем шведского консула Гельестрандом. В расположенном неподалеку имении русского подданного А. Руперти пострадало движимое имущество его управляющего нидерландского подданного Г. ван Ваверек. В качестве отдельного самостоятельного проявления антинемецкого настроения в Московском уезде Н.Л. Муравьев выделял движение рабочих фабрики Чернышевой в деревне Пироговой. Собравшись толпой в 500 человек они потребовали удаления с фабрики мастеров-немцев: русских подданных В. Найбауэра, А. Черни и О. Вайс. Затем, арестовав первых двух, отправили их к приставу 4-го стана.

Погромные настроения нашли свое выражение и по отношению к местным землевладельцам Верейского уезда Московской губернии Шлиппе. Громить их имения намеревались не только окрестные крестьяне, но и рабочие товарищества Воскресенской мануфактуры в селе Наро-Фоминском в числе 9 тыс. человек. Н.Л. Муравьев отмечал, что неприязнь местного населения к представителям этого рода проявлялась задолго до московских немецких погромов конца мая 1915 г. Семейство Шлиппе принадлежало к лютеранской религии и поддерживало тесные контакты с германскими подданными, насаждая в уезде немцев-колонистов. Однако, благодаря оперативному прибытию в село конно-полицейской стражи, командированной из соседних уездов Калужской губернии, погромы удалось предотвратить. Попытки устроить беспорядки были пресечены и в Сергиевском посаде, а в Серпухове движение ограничилось требованием рабочих фабрики Коншина удалить с нее служащих-немцев[579].

30 мая с помощью прибывших утром из Рязани 100 конных стражников, полицейских чинов, стянутых из других уездов губернии, а также предоставленных московскому губернатору военной властью конной части и нескольких пехотных команд погромы немцев в Московской губернии были прекращены. На фабриках и в деревнях проводились повальные обыски, с помощью которых удалось найти много награбленных за время погромов вещей, производились аресты лиц, виновных в совершении беспорядков. Однако погромные настроения еще держались. Во время погромов на Мясницкой улице в Москве сильно пострадал дом владельцев завода «Эмиль Липгарди Кº». Разгром предполагалось произвести и на самом заводе Липгард в Щурове, по соседству с Голутвинским монастырем (Коломна). Архимандрит монастыря о. Алексей в донесении Высокопреосвященному Макарию, митрополиту московскому, опубликованном в «Столичной молве», писал, что ему стало известно о прибытии из Москвы партии погромщиков, которая 1 июня по окончании работ на заводе намеревалась начать погром последнего. По просьбе владельцев завода архимандрит к 6 часам вечера отправился на завод с иконой преподобного Сергия и на дворе завода отслужил молебен, перед началом которого призывал рабочих к порядку и мирному труду, указав на весь вред и позор погромов, бывших в Москве. Он отмечал, что антинемецкие беспорядки только вызовут «ликование у врагов нашего отечества и репрессии в отношении к нашим пленным и к населению в занятых немцами наших городов». По окончании молебна все рабочие завода мирно разошлись по домам, и никаких беспорядков не происходило.

2 июня Муравьев обратился к населению с «Объявлением», в котором строго запретил «всякие сборища, а тем более сопровождающие их беспорядки», и сообщил, что в случае их возникновения они «будут немедленно прекращаться силой, а виновные будут строго наказываться». Погромы немцев в Московской губернии 28–30 мая 1915 г. в основном носили грабительский характер и благодаря своевременным действиям местных властей обошлись без человеческих жертв и без значительного разрушения фабрик и заводов. Как отмечал московский губернатор, даже подвергшееся истреблению и порче имущество «лиц немецкой национальности» ввиду решительного отпора, полученного громилами, составило «весьма незначительный процент».

Впрочем, идея немецких погромов понравилась российским политикам правого толка, которые надеялись продолжить эту практику на остальной территории Российской империи. Например, А.И. Спиридович рассказывал о знаменательном визите Николая II в Одессу 10 мая 1916 г., где также царили погромные настроения. «Государь с семьей прибыл в Одессу. На вокзале обычная торжественная встреча, которая в Одессе как-то всегда выходила более праздничной и нарядной, чем где-либо. Там градоначальствовал пресимпатичный „Ваничка“ Сосновский. А в городе блистала его красивая жена „Любочка“, державшая высоко знамя своего супруга. С вокзала царская семья проехала в собор, где ожидал весь цвет одесской интеллигенции. Проезд по широким, нарядным, разукрашенным улицам был, как всегда в Одессе, великолепен. Правая городская дума, умевший со всеми ладить градоначальник и умный жандармский генерал Заварзин общим взаимодействием достигали блестящих результатов. Энтузиазм населения, восторг детей, растянувшихся с гирляндами цветов и флажками по всему пути, веселые крики ура и над всем этим перекатывавшиеся волны «Боже, царя храни» и гул колоколов церковных – все это давало удивительную радостную картину… Вечером я обедал с несколькими, приехавшими с государем, лицами и с несколькими одесситами, крайними правыми, занимавшими в Одессе выдающиеся общественные посты. Тем обедом интересовался государь. Все было отлично. Мы обменялись мнениями. Нам сообщили много интересного. И самый обед был хорош. Но вот самый интересный из одесситов уже за сладким начал речь, похожую на тост. Говорил красиво, но говорил о том, что для укрепления правительства, режима, надо немедленно начать организацию погромов, сначала немецких, а затем еврейских. Это, по его мнению, поднимет настроение народа